Стр.  1   2   3   4   5   6  7  8 




 Что я скажу ему, когда он вернется?  Он обязательно вернется. Это неизбежно. И когда он возникнет на пороге в нимб лунного света – потому что будет ночь полнолуния, потому что все самое лучшее после всего самого худшего происходит именно в такую ночь и потому что у него не хватит сил, он просто не сможет ждать до утра – когда он возникнет, прекрасный, как молодой Аполлон…  Ах, если бы я могла хоть что-то ему сказать!.. Мне слишком многое нужно ему сказать.  Но как?  О боги… Что же делать…  Кем я предстану перед своим господином? Ведь это так важно: кем он меня увидит. Тут нельзя ошибиться. Нельзя. Нужно предстать наверняка.  Раз и навсегда.  Чтобы он не смог оторвать взора. Чтобы не усомнился во мне.  Чтобы понял с первого взгляда, что я не стала опять бесчувственным камнем.  Белым и красивым, но пустым и холодным.  Нет! Он должен…  Я должна…  Он вернется. Обязательно. Если только…   Если только он вернется…









________________________________


      Ночь. Черная полумаска на лице недоверия. Да и как можно доверять этому времени суток, если стоит только погаснуть оттенкам дневного серого, стоит подъездам наполниться сладковатым запахом увядания, стоит приоткрыться близорукому третьему глазу (если прежде не был открыт газовый кран на кухне)  – и всё становится настолько другим и неузнаваемым, что невольно возникает подозрение: а не начинается ли всё и вся именно сейчас, этой хрупкой порой, а всё бывшее ранее – не ошибка ли? Может быть, нас принимали не за тех, пытались навязать барахло, не годное в хозяйстве? А потом свет упал иначе, на нас взглянули под другим углом и со вздохом подумалось: да что же они, бедолаги, с этим, извините за выражение …….. мучаться будут? Они ж ребята очень даже ничего… Мало им днем, что ли?.. Пусть хоть теперь, хоть несколько часов порадуются смене акцентов и смещению приоритетов. Ведь иначе – если жить исключительно днем – можно вообще потерять веру в смысл Мироздания. А это, извините, чревато… Чем? Не буду вдаваться в подробности, ибо я и так злоупотребляю авторской властью и подвергаю терпение читателей не слишком-то оправданному испытанию.
      Вернемся к ночи. Ее можно проводить по-разному. Например, спать. Самое банальное – это когда в своей постели. Просто восполнять растраченные днем впустую силы. Но это не рассматривается. Как сказал поэт, «я где-то читал о людях, что спят по ночам. Ты можешь смеяться, клянусь, я читал это сам…».
      Конечно, в постели в ночное время можно не только спать. Или спать не в прямом смысле. В переносно-эротическом. Эту версию литературный текст, претендующий на некую художественность, готов рассмотреть гораздо охотнее. Особенно, поэтический. Текст, то есть. Но… как бы поуместнее… Для этой версии ночное время вовсе не обязательно. Только сопутствующие процессу трудности добавляет…
      Вся прелесть и роскошь ночи становится очевидной на свежем воздухе и под открытым небом. На морском берегу, к примеру. Особенно, при полной луне. Да можно и не при полной. Хуже от этого не станет. Особенно, если есть рядом чье-нибудь податливое плечико и волосы, пахнущие с французским акцентом чем-то теплым. Да пусть даже морской солью пахнут те волосы… Я не о том. Вы всё пытаетесь увести меня в сторону. И упираться не хочется, и на поводу идти нельзя. Я ведь про ночь хотел. Про настоящую.
      Опять же – кипарисы, баллюстрада на заднем плане, далекая музыка с проходящего сразу за буйками туристического лайнера…Все это неплохо работает на рассматриваемую тематику. Но ночь… Она ведь в другом.
      Как сердце пустыни не оазис, так сердце ночи – не прогулка по фосфоресцирующим волнам на расцвеченном гирляндами катере и с подогревом из джина с тоником. Чтобы узнать ночь в лицо и не пройти мимо, нужно родиться совой. Всего лишь.
      Пигмалион был совой. И поэтому он знал, что находится под черной полумаской. И для него это «под» самым решительным образом отличалось от недоверия. Ночи он доверял, как рыба-скат доверяет морскому дну, а сова-филин – дремучему лесу. И баллюстрады из лунного алебастра под раскидистыми кронами ливанских кедров – не звали за собой воображение Пигмалиона. Потому что, если знаешь ночь в лицо, то достаточно чердака. Обычного, заваленного старой рухлядью чердака под крышей. Окно? Необходимо ли в данном случае окно? Нет, конечно. Вполне можно обойтись и щелями в рассохшихся или пригнанных досках. Чтобы сидя прижавшись спиной к стене и обняв руками колени (свои, только свои)  – чтобы изредка приникнуть глазом к щелке и увидеть звезду. Большую, как золотая алыча, увидеть прямо напротив, давно вызревшую и томящуюся по твоему взгляду. И почувствовать всю обжигающую глубину фиолетового неба. Тёмно-тёмно – но фиолетового. Это может показаться грубой клеветой по отношению к южной ночи, но небо – даже в зените, даже в полночь – никогда не бывает черным. Даже небо южной ночи. Если бы не было звезд – мы поняли бы это без труда. Но если бы не было звезд – не стоило бы жить…
      Что еще лишнее для постижения сердца ночи? Да почти все лишнее. Можно просто лежать на не успевшей остыть крыше, закрыв глаза и слушать. Достаточно. Кто же закрывает глаза ночью, спросите вы. А звезды? Без которых не стоило бы жить… Ах, не ловите меня на слове. Конечно, вы правы. Закрывать глаза лучше днем. Многие так и говорят: «Глаза бы мои не видели…». И ждут наступления ночи. Но звезды звездами, а ночь – это не только спелые звезды. Ночь – это…
      Пигмалион знал, что такое ночь. Берег моря, крыша, чердак, луна, звезды… Все это декорации. Знаки, подсказывающие, в каком краю искать. Холодно… теплее… еще теплее… холодно… Немало искателей ночи выходило в сумерки за порог и возвращались засветло, так и не найдя ровно ничего. И указатели были на месте, и внутри незаживающей раной саднила пустота дневного. Но ничего не находили. Они стали родоначальниками великой лжи, гласящей, что ночь – это темнота и звезды. В лучшем случае – еще концерт цикад, сверчков и далеких зеленых жаб. Почему зеленых? Потому что зеленые поют особенно мелодично, я бы сказал: потусторонне. Да, под звуки такого оргáна ночная шапка Мономаха смотрится весьма и весьма величественно. Но это ничего не меняет в великой лжи.
      Потому что ночь – это не время суток. Конечно, конечно!  – ехидно воскликнет читатель, задыхаясь от нетерпения,  – Ночь – это состояние души. Как и возраст женщины.
      Опять автора уводят в сторону. Ну, возраст – так возраст. В душе – так в душе. Только женщину не трогайте. Она тут ни при чем. Хотя… Может быть, как раз ради нее… Нет, никак не удается закончить с Ночью. Не дают.
      Ночь, как бабочка, ускользает от пытливого умишки всезнайки. Впрочем… Ночь и ночная бабочка – слишком непритязательная ассоциативная пара. А если не ночная… Причем тут вообще бабочка? Что усмехаешься, читатель? Рассеянный тебе попался писатель, никак не может собраться с мыслями. Пигмалион? Ах, да, Пигмалион… Пигмалион любил наблюдать за ночными бабочками.
      Он ставил на стол лампу, открывал окно и ждал, когда первые совки и пяденицы начнут вычерчивать орбиты вокруг подсвеченного изнутри стекла. И ему становилось не так одиноко. Здесь, под самой крышей, где он снимал комнату, было тихо и никто не мешал наблюдать за бабочками. Но это было едва ли ни единственным достоинством жилища ваятеля.
      Иногда даже бражник «мертвая голова» круто влетал, тяжелый, как ночной бомбардировщик, заставляя Пигмалиона вздрагивать. И черная крылатая тень металась по стенам… Однако, теперь мы точно знаем, что окно – по крайней мере, окно – у него имелось. Вероятно, Пигмалиону даже в голову никогда не приходило, что можно не дать Ночи возможность постучаться в чье-то окно.
      Древние считали, что наши страдания переселяются в ночных бабочек. Потому-то их полет так стремителен и изломан. Потому-то, влетев в комнату, они в исступлении бъются обо что придется. И еще пламя, которое так их притягивает. Бабочек можно понять. Уж лучше сгореть, чем ТАК страдать. Ибо человеческое страдание – непосильная ноша для маленькой бабочки. Древние так и говорили: никогда не оставляй светильник с непокрытым пламенем у растворенного окна. Если залетевшая к тебе ночная бабочка сгорит – страдание поселится в твоем доме. Можно только порадоваться за древних: они не дожили до эпохи всеобщей электрификации. А то стало бы у них одной красивой легендой меньше. Да и повод бы отпал – оберегать ночных бабочек.
      Конечно, правду услышать страшно. О бабочках? Да Бог с ними, с бабочками! Не о них речь. Правду, говорю, страшно услышать. Даже о Ночи – уж не говоря о себе… Может быть, сущность Ночи в том и заключается, что обнажает суть вещей? Срывает этот шутовской балахон общепринятых схем и представлений. Смывает жесткой струей в лицо наслоения грима. Ослепляет навскидку белым до боли лучом детерминизма, прожектором с того берега. И ты стоишь и щуришься и ничего не можешь рассмотреть. Ничего. Глупый. Смотреть-то тебе вовсе и не обязательно. Потому что Ночь – не когда ты, а когда тебя.
      Ночь – это когда, скользнув по небесной линзе, ты запечатлелся на сетчатке Мироздания. И что бы ни произошло с тобой после – Мирозданию уже не отвертеться от знания о тебе. Таком, как есть. Без ничего. Каким успел оказаться. Не залечить этот ожог на сетчатке. Не забыть о тебе. Даже если ты сам и не подозреваешь о собственном существовании. Бывает ли такое? О, бывает ли обратное?  – вот какой вопрос следовало бы задать. Но кому, кому задашь? Не Мирозданию же? Можно, конечно, читателям. Но они, как правило, не слишком-то отличаются от автора по информированности в вопросах бытия. Тогда, может быть – женщине? Той, которая ни при чем. Но которая притом – самая главная в жизни и самая важная улика. Не спрашивай меня, мой читатель, в чем нас с тобой пытаются уличить. Им виднее. Не нам же спорить. Нам остается лишь присутствовать при вынесении приговора. Ну, а поучаствовать в собственной казни – это кому как повезет… Впрочем, никакая казнь на свете не способна стать возмещением той ни с чем не сравнимой боли, которую мы наносим Мирозданию своим появлением на свет. Никакая. Так что, успокойся, мой благородный читатель. Мы с тобой – в любом случае – в выигрыше.



________________________________




 ўЉ(ўЉ(ўЉ ЏЁ
 
Нельзя. Нельзя так долго стоять лицом к стене.  Нельзя.  Я могу долго стоять. Что мне будет…  Каменная баба, да и только…  Но так нельзя.  Лицом к стене, обмотанная холстиной и бумагой, затянутая веревками…  И когда веревки истлеют, а холст осыпется с меня прахом – я буду все так же стоять лицом к стене.  Что мне будет…  Хотя… Кто знает…  Может, я и постарею. Кто знает…  Если долго стоять лицом к стене, то можно и состариться. Нет ничего вечного.  Он думает, я вечная? Ха! Я не вечная, слышишь, мастер?! Не вечная!  Постареть ему назло. Превратиться в белую старуху. Чтобы вздрогнул, увидев.  Ха! Ты высекал из лучшего мрамора юную нимфу, богиню? Был беспечен и самонадеян. Возбужденный великой минутой вдохновения, захотел увековечить в камне свой похотливый каприз.  Так на же!! Получи старуху!  Может быть, не ты это сотворил? Нет, нет, не отворачивайся. Куда же ты, мастер? Смотри широко раскрытыми глазами на дело рук своих. Смотри же! Не узнаёшь? Где тебе…  Ты даже не смог удержать в себе дивный образ той, которой задумал дать жизнь. Где уж тебе представить, каким может стать этот образ по прошествии миллионов лет лицом к стене. Где уж…  Да и лица-то… Ах, я дура. Лица-то нет! А вдруг он и задумал меня старухой? Почему нет? Чем не выразителен образ аллегорической старухи?  Были ли в искусстве великие старухи? Ах, почем мне знать…  Если не было – он придумает. На то и художник. С него станет. Нет, это я уж слишком. О какой старухе речь? С таким телом?? Глупости.  Это же надо до такого додуматься! Какая чушь… Стыдно за себя. Истеричка.  Но он. Он! Как мог бросить свое творение. Разве не его взгляды перестраивали мою кристаллическую решетку? Разве не его пальцы возжигали во мне осознание себя? Стояла перед ним беззащитная, готовая ко всему.  В утренних лучах и в лунном свете. Ведь он видел – видел!  – меня в лунном свете. Что может быть прекрасней, чем стоять перед своим мастером в лунном свете?  И после этого бросить в пыли и забвении? Лучше бы еще тогда разбил меня молотком…      Но самое непереносимое – это мысль о том, что он, как человек, не сможет ждать так же долго, как я…
Растворялись недра-ставни, 
Распахнулись окна неба. 
Превращались – прежде – камни 
В ломти праздничного хлеба. 
                          
Окропив росою пальцы,  
Принялась я за работу. 
 Бережно взялась за пяльцы.  
Но меня окликнул кто-то…  
  

  



________________________________


      Краб настолько увлекся пробкой, что перестал следить за волнами. И потеря бдительности сказалась очень скоро. Удар был внезапным и сокрушительным. Верх и низ поменялись местами, мир завращался веселой каруселью. Краб не успел удержаться за грунт и теперь испытал на себе коварство стихии. Но это ничего, так даже интересней. Вот только… Пробки жалко. Ее смыло волной. Зато пены сколько! Сверкающей на солнце, схлопывающейся и медленно оседающей. Не ахти какое развлечение, но все же. И тут краб, уже вполне оправившийся, заметил то, чем судьба вознаградила его за потерю пробки. Прямо перед ним лежал подарок волны: ярко-желтая, пупырчатая, распространяющая острый запах лимонная корка.



________________________________



 S+*   5                       
 Я не знаю, кого следует благодарить за Небо, но Небо точно существует. Да и как же ему не существовать, если я сама видела в нем полную Луну. Такую красивую, точно мраморную.  Но дело, конечно, не в Луне. Дело в том, что он вернулся. Мой мастер. Мой создатель. Небеса услышали меня. Так спасибо им. Они вернули мне этот мир.  А может, небеса вовсе и ни при чем? Конечно, ни при чем. Просто он не мог не вернуться. Он не мог не понимать, что я пропаду без него. Он не допустил, чтобы мой белый мрамор поседел от горя и одиночества.  Спасибо тебе, мой добрый, мой мудрый. Что бы я без тебя делала... Кому сказала бы все, что собираюсь сказать тебе… Когда ты соблаговолишь выслушать меня. Когда у тебя найдется свободная минутка для меня. Ты устанешь и закроешь лицо руками. И вздохнешь. И тогда я расскажу тебе всё-всё. Ведь ты так многого обо мне не знаешь. Очень многого. Ведь создать кого-то – это одно. А понимать свое создание – совсем, совсем другое. Потому что создают кого-то для себя. А понимают – ради другого. Мой милый мастер, тебе еще предстоит учиться понимать меня. Это нелегкий труд. Может быть, это даже потруднее, чем рубить мрамор.  Но не сомневайся. Я найду способ сказать тебе то многое, что ты просто обязан услышать.    Я распахну свою мраморную тунику и сойду к тебе из толщ своего материала. И ты возьмешь меня за руку и поведешь в свой странный и жестокий мир. Я уже успела понять, что твой мир жесток. Но я также поняла, что твой мир еще и прекрасен. Раз в нем есть твои мудрые руки. И ты поведешь меня в свой мир, как Эвридику.  И мы станем болтать лунными ночами. Все ночи напролет. Болтать без умолку, расточительно разбрасывая слова направо и налево.  Разбрасывая, как камни. Как драгоценные камни. Болтать ни о чем и обо всем сразу. А когда слова иссякнут, как кончаются песчинки в часах, которым, казалось бы, нет числа, когда все слова закончатся…        Да, тогда ты назовешь меня одним, последним, но единственным словом. Да. И сделаешь это слово моим именем. 
  
 
 


________________________________


      Трапеза – не жратва. Трапеза – для гурманов, а не для голодающих. Набить брюхо можно и на дне морском. Здесь же, в чужом краю, накануне великих открытий – даже высосанная кем-то ранее цедра становится манной небесной. И вкусить ее следует подобающим образом. Достойно настоящего эстета. Краб работал обеими клешнями с тем изяществом, которое присуще лишь истинным поверенным великого провидения. Он был сыт. Но отказаться от столь чарующего подарка судьбы не смел. Кому еще выпадет подобная удача? Он оправдает высшее доверие. И в этот самый миг новая, самая мощная волна с грохотом положила конец восторгам членистоногого паломника прибрежной Terra Incognita.




________________________________



                        ХЅЅ
                            cЋ 
                           
 cЋ 
 Љ+ 
А-а-а-а-а-а-а-а!!!  
   аА-а-А-Аа-а-а-А-А-Аааа-а!!… Я не могу больше! Это… это… 
Не могу! Ни слова… Ни единого слова… 
Проклятая истуканша.
Если бы у меня были вены, они давно бы уже полопались от напряжения. Но во мне нечему лопаться. Нечему! Нечему… нечему… Сегодня он впервые испугался меня. Так работал, так старался. Почти закончил лицо. Осталось лишь веки прорезать.  Мне так хотелось отблагодарить его. Так хотелось… Обыкновенное Спасибо… И такое необыкновенное. Я сделала все, что могла, пыталась открыться ему, стремилась к нему так сильно, как никогда прежде, изо всех своих сил…    И вдруг он отшатнулся.   Мрамор начал менять цвет. По мне пробежали радужные волны.  Всего-то на краткий миг.  Потом все восстановилось.  Я заставила себя расслабиться. Заставила. И все вернулось.  А он покачал головой и отошел, и сел. И стал устало тереть виски пальцами. И не взглянул больше на меня.   О, боги, за что?!  За что!!!     Ведь он подумал, что просто устал…
   
Растворялись недра-ставни,
Распахнулись окна неба. 
Превращались – прежде – камни
В ломти праздничного хлеба. 
                             
Окропив росою пальцы,  
Принялась я за работу. 
 Бережно взялась за пяльцы.  
Но меня окликнул кто-то…  
    
Я, смущение отбросив, 
Нить тянула золотую,  
Прежних снов вплетала просинь 
   В ткань мерцающе-живую.  
   
Быстро спорилась работа,  
 Радость сердцу, радость глазу.  
Но меня окликнул кто-то.  
   И уж по второму разу…
                                                       
 Вся охвачена смятеньем,  
 Позабыла кто я, где я, 
  Побросала рукоделье,   
От предчувствий холодея. 
             
 Вновь в ущелье горной птицей 
Я метнулась, зная: поздно. 
  На челе на бледнолицем 
    Поцелуй остался звездный.  

 Ах, непрошенный свидетель  
   Моего пути земного! 
  Для чего клеймом пометил   
   Хладный мрамор мой под тогой? 

 Для чего надел на сердце 
 Мне из молний ожерелье?  
 Словно знак единоверца.  
    Как лампада в подземелье. 
   
 Как снести мне эту ношу,
 Как поверить в это счастье?  
  Кто решил, что я не брошу   
 Чистый светоч в одночасье?  
    
  Ты ль на верную погибель  
   Дал мне яд любви и смерти?  
     И еще: кто бы ты ни был – 
 Кто за это все ответит?…  
  




________________________________


…экономического сообщества решено провести в среду… наш корреспондент передает что в уличных беспорядках на улицах барселоны погибло трое пикетчиков и один полицейский а восемь человек доставлено в больницы с травмами различной степени тяжести… буэнос-айрес вновь отказал москве в выдаче террориста угнавшего месяц назад самолет следовавший рейсом… в воскресенье на автодроме в маньи-куре михаэль шумахер выиграл свою 61-ю гонку в формуле-1 и благодаря неудачному выступления прямых конкурентов… в мюнхене прошел финал кубка мира по пулевой стрельбе…

      Гоичо…

… мы расскажем в наших последующих выпусках… а теперь предлагаем вашему вниманию радиопостановку рассказа олега языкова переправа через…

      Как гоичо…

… не знаю зачем я в который уже раз прокручиваю в памяти тот невероятный день зачем вновь и вновь пытаюсь понять как же все произошло ведь все равно никто не узнает а если узнает то не поверит кем я был и кем стал так для чего же я снова тщательно выстраиваю детали самого немыслимого путешествия за всю мою жизнь зачем наверное по-другому я теперь просто не могу да нет в тот день я не обкурился и не обкололся просто день такой выпал ставил на красное а выпало зеро да ладно бог с ними с аллегориями мне ведь важно поточнее вспомнить как дело было словно я еще надеюсь что клубок распутается ниточка вытянется всё ляжет по-другому и я смогу вернуться…

      Почему так гоичо внутри… словвно ахонь жжет… словввно…

…когда я увидел эту чертову речку честно признаюсь мне стало тошно и ведь чувствовал заранее чувствовал что денек выдастся ни к черту но что мне оставалось делать когда эти козлы выкинули меня из своей тачки в совершенно безлюдном месте ведь это была рядовая поездка на периферию с целью навара и я попросил их подкинуть меня они внушали доверие не мог же я знать что наши пути так резко разойдутся вобщем они высадили меня и сказали тебе туда и ткнули куда-то на север там куда они указали виднелся лес и больше ничего а потом они укатили а я пожелав им всего чего может пожелать человек в таком положении поперся через лес а что мне еще оставалось и когда спотыкаясь обдираясь о сучья и израсходовав весь запас ругательств я наконец вышел из этого черного сухостоя когда-то бывшего лесом то увидел перед собой степь поросшую какой-то дурацкой колючкой и ни одной живой души ноги у меня гудели но я пошел мне надо было успеть до темноты до сих пор помню эту сухую совершенно мертвую траву которая не сгибалась а ломалась под подошвами а после пошли камни и это уже был полный кайф ну да черт с ними с камнями потому что и камни тоже кончились хотя мне уже не верилось что это когда-нибудь может кончиться и тут я вышел к этой реке будь она неладна противоположный берег терялся в густой дымке но и так было ясно речка нехилая…

      Нехилая, ох, нехилая… Нет, это не зжжога от пртвешка… это в душе… Миндальным пьяником тот вечер ад тобой хачалса…

…я сполз почти скатился с пологого каменистого склона и тупо уставился на темную густую как нефть воду голос фила коллинза к тому времени совсем перестал меня радовать я выключил плэер снял наушники и огляделся по сторонам естественно там не было ни парома ни моста ничего хоть как-нибудь пригодного для переправы совершенно дикое место…

      Совешено дихое место… Миндальным пррряником… тот вечер…

…раздраженно выплюнув катышек жвачки в почти неподвижную воду я совсем раскис и не знал что мне делать дальше ну не возвращаться же я шваркнул на прибрежные камни свою неподъемную сумку и обреченно поплелся вдоль береговой линии бывают же такие отвратные дни хоть волком вой и главное мне действительно было необходимо на тот берег вы думаете сумка у меня трещала по швам от какого-нибудь хлама ничего подобного там был отборный товар и я должен был спихнуть его по хорошей цене должен и всё тут и вот когда мне стало совсем невмоготу я и заметил этого деда…

      …тот вечер над тобой качался… Твоим избр-бранником восторг в душе дрожал и не ханчалса…

…он сидел под крутым обрывистым берегом и напоминал обломок скалы и по цвету и по внешнему виду невдалеке от него на отмели полоскалась прикрытая рваным брезентом лодка как можно было не заметить их сразу не знаю но я мгновенно смекнул что это мое спасение подхватить сумку и подкатить к деду было делом нескольких секунд патриарх кстати попался еще тот мне это стало ясно с первого взгляда в ответ на мое решительное и категорическое приветствие ничто не изменилось в его лице цвета бездарно заваренного растворимого кофе если бы не его глаза можно было бы подумать что передо мной мумия но глаза были открыты и в них стояла бездна да да именно бездна я ему прямо заявил мне нужно на тот берег и не торгуясь предложил пятьдесят баксов не был он похож на человека которому помешали бы пятьдесят баксов но моя цена оставила его безучастным я объяснил свою проблему вкратце обрисовал ситуацию с рынком сбыта но ему было начхать на меня со всеми моими проблемами я начал терять терпение...

      …дрожал и не кончался… И я в твоих хлазах хорел как свет… как свет уж близкой теплой ночи…

…вернее терпение я уже давно потерял но теперь я почувствовал что буквально на взводе и в этот момент он впервые посмотрел на меня никогда не забуду этого взгляда меня продрало до самых кишок я сразу же умолк и сел на камень рядом со стариком нашарил в сумке банку пива содрал кольцо и припал губами к пенящейся дырочке жажда меня мучила неслабая вдруг меня осенило я покосился на стрикана помедлил затем протянул ему банку застрелиться и не жить если там не бултыхалась еще треть содержимого но в ответ на мой благородный жест лишь что-то почти неуловимое пробежало по иссохшим губам деда и это что-то говорило не в мою пользу ну и тип я допил пиво и отшвырнул банку затем вытащил из кармана своей кожанки сигареты и закурил старец медленно повернул ко мне лицо…

      Судьба сошла на тррмозах, там, за спиною, под уклон… в туман прророчестф.

…расценив это в качестве сигнала я тут же среагировал и предложил мальборо но красно белая пачка оказалась ему не интересна…

      …ф туман пророророчестфф…

…внезапно он спросил меня уверен ли я что мне действительно нужно на тот берег умереть не встать неужели я похож на человека который не знает чего хочет и не уверен в том что ему нужно этот мой аргумент вызвал у старика усмешку не более того век бы мне не видать этой усмешки век бы не слышать этого глухого дребезжащего голоса я взглянул на часы и в ужасе схватился за голову похоже мое отчаянье тронуло сердце этого сухаря потому что он вдруг легко поднялся со скамьи и направился к лодке я испугался что старик сейчас уплывет без меня и припустил за ним не отставая ни на шаг он долго возился с брезентом устанавливал весла шлепая босыми ногами по воде а я стоял на берегу и нервно кусал губы наконец он обернулся и опять посмотрел на меня взглядом от которого я зябко поежился а потом он недвусмысленно кивнул на свою черную смоленую лодку и я не заставил себя ждать наверное нужно было помочь ему столкнуть эту посудину в воду но на радостях я как-то не думаешь о таких пустяках я расположился на корме обнял свою сумку и предоставил моему спасителю полную свободу действий кстати дед только с виду казался высохшим и немощным когда он одной рукой легко как перышко оттолкнул от берега здоровенный челн я только присвистнул а потом он вошел в воду по пояс перевалился через борт сел на весла и несколькими неуловимыми движениями развернул лодку кормой к берегу было видно что это профессионал и тогда я облегченно вздохнул закурил по-новой и мельком бросил взгляд на небо весь небосклон заволокло тяжелыми свинцовыми тучами чёрт подумалось мне только еще грозы не хватало но теперь уж все мосты сожжены полный вперед а старик тем временем вовсю налегал на весла он греб легко и красиво и когда я обернулся чтобы взглянуть на берег берега уже не было…

      Медовых капель медных сзвёст хватило нам…

…мне стало не по себе но я тут же мысленно обругал себя за дурацкую впечатлительность чему тут было удивляться погодка в это время года в здешних краях еще та сгустившийся туман окутал нас плотной пеленой и честно говоря я не понимал как тут можно не сбиться с курса но мой перевозчик похоже знал свое дело старый полуистлевший брезент свесился с кормы в воду и тащился за лодкой не потерять бы подумал я а то еще придется возвращаться за этим барахлом и стал вытягивать полотнище из воды в лодку хоть мне и было противно…

      …на всю чужую зиму.

…край брезента приподнялся и моему взгляду открылось такое на корме стоял лодочный мотор я не разбираюсь в таких делах но сразу было видно что вещь фирменная и очень очень крутая ошеломленный и озадаченный я повернулся к лодочнику ты что же старый пень сказал я ему у твоего корыта клёвый движок а ты тащишь меня на веслах но это был еще тот фрукт продолжая грести он буркнул что дескать не время буркнул как бы даже и не мне а так в пространство даже головы не поднял ну как раз со временем-то у меня и был самый острый дефицит но мне вдруг расхотелось спорить со странным стариком хоть я и хорохорился но чувствовал какую-то необъяснимую власть надо мной этого человека нет понятно что я полностью зависел от перевозчика будь он простой рыбак или сам дьявол но тут речь про другое от этого мрачного старца одетого в какое-то древнее тряпье исходила непонятная сила и что-либо противопоставить ей было нельзя только одно смириться и плыть подчинившись неотвратимой воле и даже то что что он все-таки согласился меня везти я воспринимал не как свой успех а как его тайный умысел сильно похолодало и стало заметно темней застегнув куртку повыше и сунув руки в карманы я смирно сидел на деревянной скамье и думал о чем мне почему-то вспомнилось детство и то какими яркими казались тогда краски мира трава была цвета лягушачьей спинки люди дома и деревья состояли из радужных волокон трепещущих на ветру солнце напоминало большую светящуюся каплю сосновой смолы а небо у меня никак не получалось вспомнить цвет неба каким оно было тогда зачем-то мне это казалось нужным но я не мог и когда совсем рядом раздался хриплый голос старика я вздрогнул от неожиданности…

      Казался шрепий… жрепий… жребий чист и прост…

…он стоял надо мной и ждал весла были сложены и лежали вдоль правого борта я оглянулся по сторонам но не увидел ничего кроме тоскливого беспросветного тумана перевозчик повторил свой приказ перейти на нос лодки…

      …как все, что так необходимо.

…я подчинился беспрекословно стало совсем темно часы мои почему-то стояли вместо того чтобы удивиться этому факту я неожиданно для себя спросил старца как называется эта река он выпрямился и несмотря на густые сумерки я разглядел выражение его глаз в них играл садистский огонек ты не знаешь названия этой реки спросил он с холодной усмешкой имя ей ахеронт старик сделал паузу так звали ее в прежние времена а нынче забыли он замолчал и склонился над мотором потом вдруг порывисто обернулся может быть ты хочешь узнать как зовут меня его голос в тумане прозвучал так зловеще что по телу моему прошел нервный спазм нет я не хотел знать его имени мне было уже все равно он снова занялся мудреным механизмом странно кто придумывает такие названия ахеронт откуда это откуда вообще взялась эта река да и река ли это не море ли не океан ли которому не будет конца и края вдруг под руками лодочника что-то замерцало засветилось я встал и подошел поближе и внезапно понял что лодочный мотор и не мотор вовсе а что-то совсем уж невообразимое со светящимся экраном по которому мелькали непонятные знаки с кнопками и налившимися кровью индикаторами отдаленно это напоминало компьютер но только отдаленно а в следующее мгновение старик резким движением рванул какой-то серебристый троссик и я отшатнулся попятился и рухнул на свою скамью вода вокруг кормы забурлила заклокотала и лодка окуталась то ли мелкой водяной пылью то ли паром высокий нервный свист повис воздухе я зажал уши ладонями и мне едва не стало дурно лодка вздрогнула и пришла в движение сквозь полуприкрытые ресницы мне была видна черная фигура перевозчика окаймленная тусклым световым контуром а потом на меня что-то навалилось помню только мелко подрагивающую скамью под собой холодные брызги на щеках и свои руки сжатые на коленях хотя нет еще помню когда в одно из мгновений превратившихся в вечность я открыл глаза и как в бреду стал озираться по сторонам то заметил что лодка наша слегка фосфоресцирует распространяя вокруг зеленоватое мертвенное свечение не ощущалось ни скорости ни пространства ни времени казалось мы висим в центре мироздания где нет ни верха ни низа ни завтра ни вчера ни добра ни зла казалось что и меня больше нет остался лишь бесплотный призрак бесцельно несущийся в никуда сознание мое рождало странные образы не то лица не то силуэты которых было не разобрать словно гигантская стая черных полуптиц полулюдей окружила меня я слышал шуршание крыльев ощущал прикосновение ледяных губ словно силящихся поведать мне что-то находящееся за гранью понимания жизнь превратилась в абстракцию подобно незнакомой фразе написанной на грифельной доске фразе которую можно стереть без следа и не останется ничего совсем ничего мысли путались я не понимал зачем родился в этом мире да и можно ли было считать сей мир моим и вдруг что-то во мне прояснилось…

      Луна блистала в яби… в рряби волн. И выбор был не нами стелан…

…я вспомнил откуда это название ахеронт из царства умерших из царства мрачного аида заросшие бледными асфоделиями поля священные воды стикса которыми клялись бессмертные боги бездонная река лета грозящая забвением всему что в нее погружается и ахеронт пограничная река водораздел меж двух миров нашим земным и миром бесплотных теней охраняемым трехглавым псом цербером глубокое мрачное ущелье было входом в это последнее пристанище умерших но это еще не всё теперь я знал имя моего перевозчика имя ему было харон и именно в его лодке мчался я теперь в загробное царство но ведь я живой закричал я мысленно живой ли был мне ответ внутреннего голоса но не я ли проживал каждый день от рассвета до заката не я ли радовался жизни и всегда верил в лучшее не я ли каждым вздохом благословлял этот мир не ты ли неумолимо отозвался голос изнутри но кто же если не я выбрал дорогу и шел по ней к намеченной цели кто гордился своей устремленностью кто боялся не успеть жил по расписанию трясся от вечного страха опоздать искал ежеминутной выгоды терял всё обретая жалкие крохи забывал о главном шел по головам и спинам продавал и предавал и лгал лгал лгал внезапно я понял что действительно сам выбрал свой путь сам напросился сам сел в черную лодку харона винить было некого я вскочил весь дрожа…

      …не нами сделан…

…стой отец поверни обратно я все понял все понял но я не готов харон стоял на корме величественный и неподвижный где же ты был раньше милок проскрежетал он и глухо рассмеялся он презирал меня мстил за мою никчемность ах как я понимал его понимал но что я мог было слишком поздно уже ничто нельзя было изменить кого кого я просил повернуть вспять неумолимого и неподкупного харона и тогда я ушел к себе на нос лодки и впал в оцепенение…

      А жизть пропала?.. что ж…

…не знаю долго ли мы еще плыли но постепенно что-то стало меняться я открыл глаза или то что было прежде глазами прямо по курсу в непроглядной темноте забрезжил едва уловимый свет он был так слаб что я скорее догадывался чем видел его но он становился ярче разрастался набирался силы что это было разве в царстве вечного мрака что-то может источать свет только теперь стало понятно с какой колоссальной скоростью летели мы все это время взглянул на часы циферблат снова ожил и когда я поднял глаза то сквозь клочья тумана увидел то что было уготовано мне судьбой лодка харона приближалась к городу к обычному городу из мира людей…

      …что ж с того?…

…мог ли я спутать с чем-то эти небоскребы этот неоновый свет рекламы и ртутные огни фонарей мог ли обознаться нет это невозможно о чем мне было спрашивать хозяина лодки я знал и без него я знал что он привез меня в мой же мир в мой но ставший чужим знал что через минуту другую харон высадит меня на мокрый асфальт и исчезнет в тумане а я буду метаться по городу и искать хоть что-нибудь близкое и знакомое то к чему привык и что считал своим но тщетно я знал теперь царство теней находится вовсе не под землей и охраняется не цербером и совсем не важно существует ли в этом городе моя улица и мой дом или нет и как называется город тоже не важно что-то изменилось во мне я стал лишним в этом мире ложных ценностей и призрачных иллюзий мне уже никогда не порадоваться удачно заключенной сделке никогда болше не жить мечтой о престижной квартире и новой машине я уже не смогу испытать священный трепет вытаскивая из кармана пачку зеленых бумажек в голосах своих друзей я буду слышать обман а в глазах знакомых женщин видеть измену я не смогу найти лицá в толпе передо мною будут только маски не вспомню своих прежних развлечений они покажутся мне отвратительными мой удел жить в каменном мешке метаться как минотавр по бесконечному лабиринту из которого нет выхода я стану изгоем на меня будут показывать пальцем и грязно ругаться вслед но в своих гонителях я буду видеть себя прежнего и потому прощать их и вызывать этим еще бóльшую злобу это будет продолжаться вечно мне не будет исхода потому что но почему потому что…

      А жизнь пропала?.. Что ж с того?
      Ах, нет, совсем не в этом дело…

…я слышал как за моей спиной смолк чудо-двигатель о борт стукнуло весло и заскрипели уключины я сжал зубы и стал ждать когда лодка ткнется в берег потому что знал ни за какую плату в мире обратно харон не повезет… и в заключение о погоде в дневное и вечернее время температура прогреется до критического для этого времени года значения на всем левом побережье по-прежнему остается в силе штормовое предупреждение атмосферное давление и влажность в ночное время оптимальна для сердечных больных…



________________________________



  КЇ§|jЦ^Т      
        
 Он опять на меня смотрит. Как прежде, когда я еще стояла в мастерской. То время вернулось. Мой мастер вернулся. Правда… Правда, иногда мне кажется, что он смотрит не на меня… а, как бы, сквозь меня.  Словно я не из мрамора… а из стекла, что ли…  И так мне кажется все чаще.  Раньше он пытался проникнуть взором в мои глубины, познать мою суть. Или вспоминал мой образ, едва уловимо начертанный чьей-то рукой в его памяти художника. Наверное, это называется воображением. Наверное… Но теперь… Нет, возможно, я и преувеличиваю.  И даже просто ошибаюсь.  Но мне почему-то стало казаться, что теперь он вспоминает не мой образ в своем воображении художника. А что-то другое.   Но что другое? Что он может вспоминать, когда перед ним я?  И что можно увидеть за мною? Что я ему заслоняю?   Странно… Но самое главное – и это доводит меня до отчаянья – я не могу, я не умею, я не в состоянии хоть что-нибудь ему сказать!    
          

 
 


________________________________



Стр.  1   2   3   4   5   6  7  8 





Главная Гостевая книга Проза